Театр
Жена осталась ухаживать за впавшей в беспамятство матерью, а он намастырился в театр. С Мариной. Было ли это предательство? Смотрел на сцену и казнился: «Старушка при последнем издыхании… А я ловлю кайф, получаю эстетическое наслаждение... Вместо того чтобы разделить горе».
Но судьба заботилась о сохранении флера порядочности — даже в собственных глазах. Теща не скопытилась. Так что (с опозданием) он узнал: моральное право пойти в театр имелось. Предательства не совершил. Да и к Марине не поехал, а мог. Нет, поспешил домой.
Мало ли кто чем болеет… Что ж теперь — в театры не ходить?
Но внутренний дискомфорт не изглаживался: поступил недостойно, некрасиво, непорядочно… Хотя... С какой стороны взглянуть... Это всегда вопрос интерпретации. Ведь перед спектаклем наведался в церковь, поставил свечку во здравие старушки. Не безнадежно черствым и не таким уж бездушным он был.
И покатилось...
Утром позвонила баба Маня:
— Антоша, ты нужен. Мастер придет настраивать пианино. Он любит выпить. Дядя водку купил. А у нас все непьющие. Приезжай, выручи.
— Я в завязке, — сухо отрезал он.
— Ну, Антоша… Ну, пообедай с мастером. Что тебе стоит?
— А дяде-то почему не пообедать?
— Плохо себя чувствует.
— Попроси соседа.
— Он бочку выпьет, — загоревала она.
Пришлось ехать. И покатилось.
Пирожки
После формальной свадьбы убедила его продать квартиру и переселила к себе. На вырученные деньги открыла крохотную фирмочку. И прогорела. Он запил. Очень был впечатлителен. Выяснилось: жить под одной крышей с пьяницей она не может. Разменяли квартиру: себе и детям от предыдущего брака взяла однокомнатную. Его выдворила в коммуналку в отдаленный район. Но душа болела смотреть, как он опустился. Стала ездить к нему, вразумлять, готовить обеды. Он одумался, пошел на работу. Снова съехались. Его вскоре турнули со службы. Снова запил. Снова отселила. И продолжала навещать, привозила пирожки, вешала занавески, мыла пол. Потом мчала к детям.
Он ее нацеливал на регистрацию новой фирмы. Говорил:
— Почему я о тебе беспокоюсь? В благодарность за пирожки.
Без красивостей
Их было три друга (как у Ремарка — три товарища). Один уехал искать счастье в буржуазное общество. Второй остался в обществе социалистическом. А третий стал сотрудником разведки и ездил подрывать благополучие первого ради торжества второго. Однажды поведал, крепко напившись, что видел отчалившего — торгует в маленьком городке в продуктовой лавчонке. Наблюдал его через витринное стекло, но в магазинчик не вошел и к бывшему приятелю не приблизился.
Просто, без красивостей и излишеств, сложилась жизнь этих троих.
Наживка
В семнадцать лет с ним произошел случай, ознаменовавший новый этап самосознания. Он не стал влезать в первый подкативший к остановке автобус, а предпочел ждать нужный ему номер. Именно тогда понял: не следует немедленно бросаться на подброшенный обстоятельствами шанс, необходимо задуматься — совпадает ли выпавший счастливый случай с твоими собственными намерениями и устремлениями или правильнее набраться терпения и караулить другой вариант. Рыба ведь тоже клюет на заброшенную наживку не сразу, а ходит вокруг нее в воде, будто принюхиваясь и проверяя: не таится ли в дармовой закуске подвох? Иная так ловко оближет и снимет заманку с крючка, что рыболов не успеет сделать подсечку и вытащить счастливицу на берег.
Сизарь
Деликатность его доходила до абсурда. Боялся причинить неудобство, заставить кого-то ощутить неловкость. На день рождения ему подарили заржавленную пишущую ручку. Он горячо благодарил, робея прямо взглянуть в глаза жмоту и улыбаясь осчастливленно. Пристыдить, дать почувствовать недостойную мелочность поступка? Принудить покраснеть? Никогда!
Ему казалось вызывающе нескромным демонстрировать красивую свою жену — это могло обидеть женщин не столь роскошных и намекнуть, почему он ими пренебрегает, спит не с ними, а с ней. Уродливых тем паче страшился огорчить. Хотя подозревал (нет, знал наверняка!): редкие индивиды считают себя некрасивыми, не любуются собой. Остальные собою вполне довольны.
Замечал: все вокруг поступают так, как в первую очередь удобно им. Не считаются ни с чем и ни с кем. Живут наплевательски. Он так не умел. Было не в его характере.
И другую слабину подмечал за собой: непременное стремление оправдать хорошее мнение о себе. Не подвести маму, ведь она гордится им… Не разочаровать друзей, которые сделали ему столько добра… Разве пристало обманывать доверие, надежды, не подтверждать ожидания? Все вправе рассчитывать: он будет безупречен.
Умение ставить себя на место другого спасало-выручало, когда выбирал, что и как говорить, уберегало от ошибок и ссор из-за пустяков.
Но что-то в этой его позиции было не так, он сам чувствовал. Ценят и уважают тех, кто говорит поперек, а не то, чего ждут. Чтят тех, кто высказывается самостоятельно, без экивоков и оглядки на условности.
Как-то наблюдал сценку. По крыше гаража кралась к голубю кошка. В полуметре от добычи залегла, готовясь к прыжку. Голубь видел ее, но почему-то не улепетывал, не взмывал в воздух. Был загипнотизирован? Другие птицы вспорхнули, а этот переминался, нерешительно взмахивал крыльями и безвольно их опускал. Страдал излишней врожденной деликатностью, не смел обидеть хищницу подозрением, что плохо о ней думает?
Чудом кошка его не сцапала. Метнулась, схватила, но сизарь отчаянным усилием вырвался из когтей.
Недостатки
Хозяйка она была никакая. Не умела варить борщ и жарить котлеты. Беспорядок в квартире был такой, какого он не позволял себе даже в холостяцкие годы. Но… В своем возрасте усвоил: панацеи и идеала не существует. Женщина может уметь готовить и быть чистюлей, однако это не гарантия, что не обнаружатся другие минусы. Возможно, похлеще, посущественнее, чем неряшливость. Помнил, какой дистиллированно вылизанной была квартира его дамы сердца по имени Рита, а в делах финансовых эта Рита оказалась не столь щепетильной и аккуратной, как при надраивании кранов и кафеля. Набрала в долг кучу денег у знакомых (и у него заодно), не вернула никому ни гроша. Неопрятность немногим лучше нечестности. А Татьяну, превосходную кулинарку, вовсе уличил в измене: шастала к другому. Пусть бы хуже готовила, да не отрывалась налево.
Путь дурака в революцию
Дурак устал от угнетения. И решил избавиться от эксплуататоров. Пошел в революцию. И обидчиков загнобил. Восторжествовал.
На недолгий срок.
Потому что вскоре загадочным образом поработители снова оказались у кормила власти. Те самые, привыкшие подавлять кровопийцы. И они опять его подчинили.
И дурак, озлобившись, снова устроил революцию. На этот раз — в собственных мозгах.
Слава
Писатель жаловался:
— Я мало известен.
Бог отвечал:
— Занимаешься любимым делом. Тебе еще и платят за это твое хобби. Но тебе мало. Слава — оплачивается по другому прейскуранту и положена немногим. Тем, кому без нее не обойтись. А ты справляешься.
Одиночество
Он был эгоист, любил себя. Она долго к этому привыкала. По утрам, когда оставляла его в постели и шла в ванную, ее трясло от омерзения, такой гадкий он был. Но привыкла, смирилась, никого другого рядом с собой представить не могла. А он так и остался закоренелым эгоистом, умер, бросил ее одну. Опять настигло одиночество…
Веревка и балкон
Выпив, садился на балконе и свешивал сквозь решетку ноги.
Однажды вернулся домой в крови: собутыльник хотел его пырнуть, но не сумел точно ударить. Лишь задел, поскольку оборонявшийся тоже был в стельку и увертывался от лезвия, но не слишком проворно.
Отмыв кровь и посидев на балконе, он вздумал спуститься на нижний этаж по бельевой веревке. И сорвался. Вдову потом упрекали: если бы остановила, остался бы жив. Она отвечала: «Тогда я сама бы спрыгнула вниз, созрела для этого, или повесилась бы на том же шнуре».