Его называют гением, а 10—15-минутные миниатюры, которые труппа прикупила для показа на своей сцене, безусловными шедеврами. “Маленькую смерть” и “Шесть танцев” московские зрители уже видели 13 лет назад во время гастролей труппы Нидерландского театра танца (NDT), которой Килиан тогда руководил. Балеты стали настолько популярны, что не раз были показаны по российскому телевидению, а их пиратские копии на DVD засматривались до дыр. С тех самых пор о них и мечтали. Потом уже и мечтать перестали, потому что переносить эти произведения, созданные в конце 80-х — начале 90-х, надо было своевременно, как это делали ведущие мировые компании. Теперь 63-летний классик ничего не ставит и 10 лет назад оставил руководство труппой. А в прошлом году, посвятив свой последний балет жене Сабине, попрощался со сценой.
Чех по национальности, он, еще будучи учеником пражской балетной школы, стажировался в России. Но попав на Запад в 1967 году и став учеником лондонской Королевской школы, после ввода в Чехословакию советских танков сделался невозвращенцем. Впервые произведения, ставшие бесспорной классикой XX века, специально перенесены на московскую сцену. В этом “Стасик” обскакал и Большой (хореограф все еще стоит в перспективных планах), и Мариинку.
В связи с болезнью жены сам маэстро в Россию в очередной раз прилететь не смог (как говорят, он вообще боится летать на самолетах), так что с труппой Музыкального театра балеты репетировали Арлетт ван Бовен (“Шесть танцев”) и Элке Шеперс (“Маленькая смерть”) — ассистенты и педагоги Килиана в NDT.
Разрешения исполнять эти балеты руководству “Стасика” удалось добиться не без труда. Особый стиль, присущий килиановской пластике, хотя и основан на классике, дается российским танцовщикам нелегко. Но в театре, уже довольно свободно освоившем Джона Ноймайера и Начо Дуато, сегодняшняя труппа оказалась вполне готова к воплощению на сцене изощренной хореографии голландского классика, правда, с неизменным русским акцентом: в чем-то пережимая и не подчеркивая детали.
Сочетание “Маленькая смерть”, миниатюра, которую еще обозначают как “балет для шести мужчин, шести женщин и шести рапир”, для французов и арабов означает оргазм. Тут мишура томных взглядов и условный автоматизм любовных прелюдий отброшены, как развевающийся покров, заполнивший все пространство сцены. Агрессия, ранимость, другие чувства, сопутствующие сексуальности, тут подчинены одному — желанию обладать, любить, пока есть силы. Танцовщики, одетые лишь в плавки, но зато с рапирами. А дамы быстро снимают кринолины и, оставшись в белье и корсетах, предаются соитию. Этот акт возвышается до красоты поэтического символа. Балеты, поставленные на музыку Моцарта, бессюжетны, но тонко передают дух галантной эпохи: порочный, распущенный XVIII век, век пудреных париков, мушек, дуэлей, куртуазных манер и флирта в изысканных будуарах, все ритуалы, которыми обставлялись эротические игры, скоро все это кончится. Кончится страшно. Но об этом никто не думает.