Смекалистая Кукушка
В заповедном лесу появилась оборотистая Кукушка. Люди просили:
— Накукуй побольше лет жизни, тебе ничего не стоит!
— То есть как не стоит? — отвечала она. — Платите. Гоните бабло! Хорошие прогнозы и долголетие нынче дороги.
И куковала от силы 3–4 раза.
Желающие услышать более оптимистичные сведения и выторговать более продолжительные сроки пребывания среди себе подобных раскошеливались, ибо не видели альтернативы. И, в зависимости от выплаченного сноровистой птице гонорара, получали строго отмеренные обещания доброго здравия. Деятельность Кукушки вскоре была оценена по достоинству: ее назначили возглавлять статистическое ведомство, оклад положили астрономический.
Ушлая Помеха
Может, не сознавала, что всем и каждому поперек горла? К ней подступались так и эдак, увещевали, улещивали, напрямик совестили:
— Надоела, неужели не ясно?
Не действовало. При этом отдавала отчет в своей рутинной, барьерной, заградительной сути. Понимала, что стопорит движение, выступает затором, причиной неудобств, препоной, колдобиной. Однако торможение являлось главным, необходимым условием ее бытия, ее известности. Иначе никто попросту не заметил бы противную закупоривающую путь затычку. А коль разбивают лбы, чертыхаются, спотыкаются, возмущаются, падают, расквашивают носы — значит, занимает несомненно видное место. Потому и считаются. И отдают должное. И негодуют, читай: уважают. И опасаются дальнейших подвохов. Недолюбливают? Зато постоянно на слуху. В центре шумихи. В фаворе. Притча во языцех. Это и нравилось, что о ней судачат. То есть: имеет вес. То есть: не пустышка. Не фуфло. Специально стала досаждать, чтоб еще больше натыкались, спотыкались и поносили. «Ах, не нравится, когда против шерстки? Против провозглашенной вами логики... А вот я ее не признаю. Ворочу, что хочу. Не заслуживаю поощрения? Так мне оно и не нужно! Ваше поощрение. Болтайте что угодно! Что отстала от современности. (А мне некуда спешить.) Что глупа непроходимо. Стервозна. Даже если это отчасти так... Допустим, так. Но без меня не обойдетесь. Потому что не обойдете. Не объедете. Ни с какой стороны. Потому что ко мне приковано внимание. Я — яркая ньюсмейкерша. Вовлечена в коловращение. Не исчезаю с новостных лент! И поделать со мной ничего нельзя. Не выкорчуете! А я назло поступлю еще поганее. Еще провокационнее. Полагаете, это подло? Ну и полагайте. Плевать. Специально буду выводить вас из себя. И вызывающе себя вести. Из принципа. У меня свои, а не ваши принципы».
На причинении ран и сотворении бед строилась ее политика самовозвеличивания и самопрославления. Чем неистовее ее ненавидели, тем спесивее она раздувалась и знаменитее становилась. Сладить с самодуркой казалось не под силу никому. Многие свыклись. Она этим пользовалась, кичилась: «Я неуязвима и вечна — мне все нипочем!»
Горячие головы (иногда количество остервенелых превышало критическую массу) призывали изгладить строптивую растопырку, сравнять ее с землей, но оговаривались: необходимо соизмерить свои силы и ее возможности. Мудрецы изрекали: «Не замечайте. Предоставим времени решить проблему. Рано или поздно сама исчезнет. Лопнет или зароется. Уже зарывается. Была бы болотным пузырем, проткнули бы. Была бы гнилушкой, растоптали бы. Но соткана из мифов. Не беда. Как говорится, и это пройдет». Но сколько ждать? И как не заметить? Если выпячивается... Вскидывается. Норовит доканать. Ставит подножки. Изгаляется. Куражится. Поневоле примешь в расчет.
Крайние точки зрения не могли прийти к согласию. Помеха строила козни малейшему единению. А поколение, родившееся в эпоху и эру сплошняковой безальтернативной непрошибаемой Помехи, настолько привыкло запинаться, чертыхаться, расквашивать носы, что другой реальности — помимо спотыкающейся и лбы расколачивающей о стену — себе не представляло. Это наследство Помеха завещала будущему.
Вынужденный любовный триумвират
Чинарик, брошенный прохожим под старую Чинару, путем долгих умозаключений установил родственную причастность почтенному дереву.
— Тетушка, — обращался он к Чинаре. — Проделаем теоретический экскурс вдоль общих генеалогических ветвей и корней! Я хорошенько подготовился к данному мероприятию и обещаю увлекательную перипетию. Не открещивайся от сплачивающих нас глубинных уз, не обижай...
Чинара, пребывавшая в преклонных годах, не горела желанием погружаться в седую древность и сомнительную конспирологию.
— Ох, напрасно, — корил ее Чинарик. — Ты в летах, непрочна, недолговечна, можешь переломиться или засохнуть. Кому оставишь земельный надел? Посторонним? Сорняково произрастающим Акациям и Жасминам? Меж тем я остро нуждаюсь в личном, собственном угодье. Войди в положение. Посочувствуй. Меня может вымести Дворник, может унести в сточную решетку Дождь, наконец, могу рассыпаться, ибо папиросная бумага — субстанция нежная и более хрупкая, чем твоя заскорузлая кора. Не будь толстокожей! Снизойди к нуждам горячо любящего тебя единокровца. Потеснись. Предоставь жилплощадь. Даю слово не использовать твою лояльность во зло. Адаптируюсь к почве, выпущу душистые листья — у табака они дурманны, из них крутят дорогостоящие сигары, превращусь в красавца с раскидистой, такой же, как у тебя, кроной-шевелюрой, явлю участие и поддержу, если начнешь крениться и горбиться... Официально могу жениться. Даже плюс, что мы дальняя, а не ближняя родня. Фамилию менять не придется.
Перспектива обзавестись хоть и завалящим женишком Чинаре льстила. Другого-то не предвиделось. А безрадостное одиночество маячило день ото дня реальнее. Конечно, меркантилизм Чинарика удручал бабушку, смущали очевидные посягательства на безраздельно принадлежащую ей делянку. В свое персональное владение она из осторожности никого прописывать не хотела... Но всегда приходится чем-то поступаться ради чего-то более солидного. Она не стала артачиться и после свадьбы отписала Чинарику клочок оазиса. Он затвердил за собой вожделенную территорию, которая перешла в его пользование на законных основаниях. Затем Чинарик приступил к осуществлению обещанного преображения. Но сколько ни тужился, не сумел превратиться в росток, побег, былинку и, в конце концов, чтобы прочнее обосноваться, сблокировался с близким ему по уровню возвышения над газоном Мхом.
— Приподыми меня чуток, — просил он нового приятеля.
Мох не умел тянуться ввысь, распространялся вширь. Но на миллиметрик компаньона все же вознес. Что, однако, не соответствовало предсвадебным обещаниям Чинарика Чинаре.
— Ну и как я на тебя обопрусь? — пилила она (в переносном смысле) законного «половину», который даже отдаленно не соответствовал этому 50%-ному обозначению, ибо оставался мизерабельным, крошечным окурочком. — И вообще, когда и как собираешься исполнять супружеский долг?
Уязвленный унижающими упреками Чинарик повел с ней другие разглагольствования, а в беседах со Мхом вовсе не таился:
— Карга мешает нам стать с ней вровень, присваивает питательные минералы, боится нашего союза, завидует нашей удвоенной мощи, неужто впрямь полагает нас недееспособными, давай ты будешь на нее наползать, а я в решающий момент воспламенюсь, во мне ведь тлеет прежний огнь, высеку искру и спалю глупую ведьму. И уж тут раскинемся вольготно во весь размах целины и заживем!
Мох верил, ждал, потом стал нетерпелив:
— Ну когда загуляем на просторе? Давай, дымись!
У Чинарика не получалось.
Тогда дальновидный Мох переметнулся на сторону Чинары, от которой зависел больше, чем от хилого окурка: без влаги, удерживаемой ею, Мху грозило высыхание. Более того, Мох сделал Чинаре вероломное брачное предложение, и она, разочарованная (а отчасти напуганная) Чинариком, согласилась на семейный альянс с бравым лишаем. А что делать? Выбор интимных спутников не бывает велик. К тому же сноровистый Мох исподволь, давно и по-хозяйски щекоча, полз по ее немолодому корявому стволу, захватывал все большие его объемы. Сопротивляться эротической щекотке сложно и бессмысленно.
Чинарик, оказавшийся в дураках и жалком меньшинстве, не давал изменщице развод. С какой стати? Нет, он не отступит. Все права на недвижимость (то бишь клочок усадьбы) принадлежат ему. При этом кипел от негодования.
— Отомщу обоим, — пыхтел Чинарик. — Погодите, не знаете всех моих талантов и возможностей. Могу просочиться в почву и отравить никотином, одна его капля убивает лошадь!
Чинара и Мох забоялись. Условные молодожены окликали Дворника. И Случайного Прохожего. Но нечего было надеяться на постороннюю помощь и искать того, кто захочет избавить от распоясавшегося хулигана: выметет или докурит скукоженный ошметок. Обленившийся Дворник давно разучился бороться за чистоту.
Собственные целостность и сохранность были Чинарику дороже реализации угроз, исполнения запугиваний и воплощения зловещего плана. Он берегся от сырости, заплесневелости, излишней растрачиваемости. Товарный вид Чинарика зримо ухудшался день ото дня. Наметились точки плесени. И его посетила светлая идея:
— Усыновите меня, — предложил он Мху и Чинаре. — Я маленький, гожусь вам в сыновья.
Деться некуда. Усыновили. И сосуществовали три кое-как совместимые индивидуальности, недолюбливая, а то и ненавидя, переговариваясь и переругиваясь через силу, по необходимости соприкасаясь, искренне щерясь и холодно клокоча переполнявшими эмоциями.