Под иссохшими холмами
Дремлет зверь, что был изловлен.
Во шкатулке серебреной
Спрятан ключ от тесной клети.
Зверь не спит, его ворчанье
По ночам пророчит гибель
Страже доброй, что несменно
Стережет врата наружу.
Во узилище железном
Прутья толще древних сосен,
А окрест стоят зерцала.
Хороводом отражений
Устрашают душу зверя,
Оттого глаза прикрыты
У неведомого лиха.

Под прессом опавших век хрустят покрытые инеем осколки короны красавицы-осени. Скинув огненное платье, последним взглядом и ласковым взмахом руки она манит за собой заблудших странников, уводит по узкой лесной тропе в искристую ночь. В ее глубоких очах переливаются летописи снов и деяний, ворочаются темные туши грехов.
Осень ускоряет свой шаг, на ходу отворяя двери чистого хрусталя, выпуская ледяные ветра и неистовую вьюгу. Потоки воздуха играют в ее волосах, рождая дивную мелодию. Изящная фигура постепенно исчезает, лишь слышен звук мягких шагов да шелест душ, что следуют за ней. На границе видимости ее смутный силуэт оборачивается, чтобы последним взглядом окинуть замерзающий лес. Ее темные глаза блестят во мраке, а потом вдруг вспыхивают ослепительным пламенем.
Огонь быстро преодолевает год за годом, опаляя все на своем пути, обращая в пыль ненужную более плоть. Горят только лишь краски, и картины прошлого застывают навечно в тягучей трясине миллионов оттенков от снежно-белого до угольно-черного. Лучистые листья счастья и багровые лепестки зла рассыпаются пеплом, что покрывает холодный пол у каменного ложа.
Впереди долгий путь, устланный продрогшим настом. Над стремительно белеющими крышами домов вихрятся сладкие грезы и вязкие кошмары. Проносятся по мерзлым дорогам, шарахаясь от огней машин и укутанных фигур прохожих, рычат, рассекая упругий воздух. Величаво и томно в город ступает Зима, тихонько напевая под нарастающий вой ветра, поминая тех, кто не дождался первого снегопада.

29.11.18

Испокон веков тяжелый занавес хранил застывший мир от происков хаоса. Ревущее безумие по ту сторону было не в силах найти дорогу в мир вечного порядка, где бесплотные силуэты низших начал и высших духов пребывали в пустоте, переживая одно бесконечное мгновение. Во блаженном мраке лишь одна сущность противилась всеобщему сну. Непостижимых размеров хмурый исполин застыл среди великого ничто. Необъятные глаза его способны были узреть безумный танец огня за стеной, и оттого был печален. Так было до поры.
Яростная буря в своей бешеной пляске достигла невиданной концентрации в единой точке, и потоки энергии разбили на части фрагмент непроглядной преграды, что разделяла миры. Сквозь эту брешь проникло время, что запустило цикл бытия. За ним в проем ворвался ветер, что бушует и поныне. Следом хлынул нестерпимый свет, что затопил все вокруг и вырвал сущности из вечного сна. Вырванный же фрагмент с невероятной силой ударил молчаливого стража в левый глаз, смертельно ранив его. Уцелевшее же око и по сей день бледным светом обволакивает мир по ночам, скрываясь порой за тяжелым веком. Время почти не властно над умирающим хранителем, но и его срок придет.
Пробитая однажды, стена вскорости была пронзена множество раз в иных местах. Пусть эти дыры словно следы уколов костяной иглы, но сквозь них в этот мир также течет нестерпимое пламя.
Осколки же фрагмента разлетелись в разные стороны. На одном из них осталась рваная плоть титана, его раскалившаяся кровь и соленая слеза. Пробужденные от вечного сна духи и низшие сущности устремились туда в поисках убежища. Кровь гиганта насытила нестерпимым жаром недра новой планеты, горькие слезы омыли пылающую поверхность. Трепещущая плоть была разорвана на куски голодными духами, что нуждались в пристанище. Низшие сущности были воплощены в бескрайних лесах, бесчетном множестве древ и трав на поверхности земли и на дне соленых морей. Высшие же обратились в животных, рыб и разнообразных птиц, наполнив движением и буйством красок осколок великой преграды.
Прочие фрагменты тоже претерпели изменения, они медленно вращаются в оскверненной пустоте и сейчас, храня в себе следы древнего разлома. Никто не знает, что обитает там, среди шрамов и кратеров.

The illness is real. You'll never know what to set on fire. There is no soup to predict your fate, but you're still checking the bowl at the end of the day for the gold you've lost.
You've broken the seal. The injured man among the corpses of fallen, you are the one to behold and grieve. Surrounded by the sinked beauty and thorned by memory, being the last of the crew is your limb to creep around. Your only way to exist.
The end is near. Your mouth opens with no sound. There is no sense of reality anymore and your wind has a taste of ash. Your right shoulder is ment to be wet forever, while left side is burned and empty.
The blades are sharpened and glowing red when you're sliding through the veins of the sleeping giant. The only way to survive is to catch the rythm of it's heavy breath. The flame of your purpose is shivering ahead in a wild dance, bouncing between the stone and metall.
The Black Death is steadily devouring houses and villages one by one, leaving behind twisted figures of tormented survivors to look for a slice of undamaged meat through the piles of decay and horror. They begging every time the wheel of torment is turning over, crushing the spine of land beneath. Their iron beaks are opened in a helpless menace, and the tremor of contamination comes deep through. They are lost.
Don't look at them, traveller.
Across the rotten corpse of winter we ride, and the time is over since the swamp of summer is hunting us. The Empire has fallen to the thunder and quake, leaving the metal eagle to be remelted into a anchor, which was never predicted. You seem to be in a heat and your cloak is full of tattered breaches.
Have a rest, I'll stand on watch. This night is full of cries of borning and dying.
The dead are waiting for your command on the deck of a miracle, seeking your eye to start their hunt for a treasure down below. Sewed from the silk of darkness, a hungry silhouette awaiting for your order. Visions of the day long forbidden, the day you've betrayed your very own are pulsing in your mind. A smell of burnt skin. A taste of flesh of your very own before strained lips. A sin, that have awakened the Beast and caused angels to fall on their knees in a sorrowfull despair.
From clapping sails to the sounds of hell river flowing under your smouldering feet. From the funeral filled with sunlight to the requiem for the longest night. Deserved or not, the end of your yourney is inevitable while the beginning of a new trail is covered in moaning flames. Through the fire you slide, revisiting the path of cursed souls, carrying the flag of atrocity in your palm. In your exhausted mind the dead and the newborn are dancing in the dark.
The underbelly of the dirtiest and prettiest city in the world is a place to stay safe. Every night is your turn to switch the light on and to cremate the fallen.
Your past is vanishing behind your shoulder.
Your future is gaining colors and passion.
Don't look back, traveler.

Кровь, огонь, да липкая пыль - сквозь аккуратное отверстие в небесном полотне солнце сверлит взглядом наши макушки, придерживая время за тугой поводок. На залитую солнцем землю ступает лето, поджигая дома и корявые муравейники. Угоняет в полон тех, кто не успел сменить шерсть на золотистую кожу, а клыки - на судорожно щелкающий в сухом воздухе клюв. Хромые и калечные становятся в очередь за дармовым теплом, и вереница их сутулых фигур извивается, будто змея под тяжелым сапогом.
Небо окрашено красным, но свет едва ли проникает в твою келью, брезгуя касаться голых стен и сырых теней.
Смиренный слуга пылающего бога, ты поднимаешь склоненное во скорби чело, всматриваясь в марево над зовущей вдаль дорогой. Далекий гул боевых барабанов возвещает начало нового дня.
Сквозь шелест листьев и глухое ворчание деревьев ты снова слышишь голос, что сладким эхом пульсирует в воспаленном сознании день ото дня. Ты болен, странник, и перебитый хребет не даст тебе убежать от когтей хищной птицы, владычицы застывших небес, уползти от оскала великого болота. Ветер лишь раздувает пламя, ниспосланное свыше для испепеления твоей души.
Ты все еще горишь жарче лесного пожара, а я, пожалуй, холодею с каждым вздохом рассветного бриза.
Нежный шепот и прикосновения, полные желания и неги. Ее лучистые очи, тепло изящного тела и ароматная волна слегка растрепанных волос - ты влип, как никогда прежде. Дар, что свалился на две приникшие друг к другу головы, ценнее утренней росы и всех богатств подводных схронов, дороже пения морей, важнее самой жизни. Жар, что заставляет ваши сердца биться все быстрее в едином ритме, открывая путь к невиданному блаженству плоти и духа - свирепые языки огня выжигают дотла все преграды между вами, плавят само время. Всё ломается и обращается в пепел на пути двух огней, что стремятся слиться воедино в эпицентре мощнейшей бури.
Береги это пламя, странник. Укрывай ее изящные плечи от невзгод и непогоды, защищай нежные ручки от клыков и когтей бешеного зверья. Храни ее душу от своих демонов, не дай гневу и страху разрушить новорожденный дивный мир, что будет вам уютным домом долгие годы.
Оступишься - и твоя игра будет окончена.

When you have a seed in your hand
You are the one to warm it up and carry to a holy ground

Когда сон рассеялся, осталась лишь груда костей, кожи и мяса в неряшливой упаковке из одеял. Каждое утро вновь и вновь царапать землю ветками, прорастая поближе к теплому солнцу, каждый день усыхать до самых корней - все это необходимо остановить и найти точку опоры.
Увы, нет никакой возможности остановиться. Вскрытие показало, что я живой, а запах горелой плоти - что даже есть чему гореть. Бессмысленная и неуместная вспышка пламени в честь отступающей весны или очередная хворь без срока и жалости, любезный подарок бесконечного лета - со временем узнаем ответ и подсчитаем потери. Затаившие дыхание мосты, томные парки и иссечённые улицы за спиной жалобно истекают обрывками воспоминаний, да струпьями робких надежд зияют так, что неровные впадины перелетать приходится. Сложив оружие, скинув серебристые покровы и всю броню, словно в наваждении, протягиваю руки навстречу солнцу и с нездоровым удовольствием наблюдаю, как от прикосновений обугливаются кисти. Но увы, догорать мне приходится самостоятельно, когда солнце с недоверчивой улыбкой прячется за горизонт.
Опустошенный, нагой и нищий, шагаю по вчерашним грёзам, ступнями чувствуя грохот и лязг. Прямо под тонкой шкурой города кишат черви из пластика и металла, перевозящие живой товар. Я избегаю сетей узорной плитки, капканов мостовых и теней прохожих, мечусь по сонным проспектам без цели приехать куда-нибудь, но в попытках уйти от дикой охоты, порожденной собственным воспаленным разумом.
Мною правит отчаяние.
Сегодня распахнутый зев в пустоту стал чуть шире и снова требует дани. Туда летят все дела, слова и взгляды, пейзаж за окном и даже этот текст - все попадает в ненасытную пасть и на краткое время утоляет ее вечный голод.
В этот миг я делаю вдох.

When you have a seed at your feet
Beware of the desire to pick it up
Walk over it
Risk is a toy of the reckless

It's in times like these we need one another
Through the storms side by side we shall ride

Когда дым рассеялся, осталась лишь груда досок да обрывки снастей с клочьями почерневших парусов. Все это покачивается так упоительно на лоснящемся брюхе темного океана, что невольно клонит в сон.
Но для сна нет никаких сил. Все то, что раньше согревало, теперь пылает жестоким огнем. Вечный ветер наполнился запахом горелой плоти. Былые истины да сомнения и страхи, корявый идол вины, даже охреневшие от происходящего трюмные крысы - в этом мире нынче горит абсолютно все. Едкий чад, громкий треск - мне все нипочем.
Мною правит ярость.
Древняя, как сама земля, хищная птица стремительно несется по ночному небу, глухим кличем пылающего чрева возвещая гибель всего мира в огненном шторме. В тени ее острых крыльев мой силуэт рассекает липкий воздух, жаром загнанного сердца заставляя его пульсировать и искажать очертания. Волосы тлеют, одежды обуглились, и лишь прибитые к ступням шесть колес отрывисто режут раз за разом шершавую чешую мертвых улиц и оцепеневших парков. Бледная маска вместо лица, лишь глаза светятся злым безумием.
Скорость! Словно искра по пороховой дорожке, в дикой пляске горячей пыли срезаю углы, позволяя себе лишь рычать едва слышно да кривить рот от встречного ветра и бурлящего гнева. Километры сгорают один за другим, тяжелым пеплом покрывая плечи. За спиной с хриплым ревом несется стена священного пламени, пожирая остатки рассеченного мира. Там, где проходит безудержная буря, плавится само время. Я чувствую, как языки пламени ласкают напряженную спину и осторожно касаются шеи.
Я закрываю глаза и разворачиваю ноги, шипением раскаленных колес завершая безумную гонку. Повинуясь пронзительному крику огненной птицы в истерзанных небесах, танцующее пламя охватывает нас и сжигает дотла всю кожу и мускулы, испаряет густую кровь, чтобы затем превратить кости в пепел и в неистовом вихре вознести его выше самых далеких звезд.

Throw away your pride
No more blame no more sides
All of us are in this together
When the I turns to we
Things will change you'll come to see
Time for change
It's time for change

Мешочек со скарбом на длинной палке, перекинутой через плечо - символ Путешествия, мелькавший в каждом втором мультике из тех, что крутили в телевизорах начала девяностых. Оставив рушащиеся стены и тщетные попытки предотвратить катастрофу, я покинул место, что было мне домом целых шесть лет. Под рухнувшим сводом осталось столь многое, что я и сам на себя не похож теперь. Но это ничего, ведь все зеркала тоже разбиты.
Под протяжный вой инстинкта самосохранения из-под груды камней потихоньку выползают все структурные дефекты, да с жалобным лязгом отваливаются поврежденные элементы механизма, ржавые детали и просто изначально нерабочие элементы. В отличие от тех, кто в вопросах самоидентификации съел не одну дюжину лохматых собак, с недоверием жую свой кусок и наивно щупаю взглядом, чем бы это дело запить. Внутри - пожар и пляски чертей, в большинстве своем предпочитающих In Extremo в хорошие дни, KMFDM - в плохие. Внутри - разнотравье да белый яд во спасение. Я не против. Не существует иной скрижали, что прочила бы парный танец как основу мироздания, чем та, которую я сам повесил у изголовья того ложа, что нынче и за месяц не выкопать из-под камней.
Полно плакаться о несбывшемся, пора в путь. Оставив позади каменный остов стылого муравейника, пронизанного набухшими венами подземки и бесконечными артериями проводов, по которым день и ночь текут вязкие потоки рутины вперемешку с отчаянием, ухожу все дальше в леса, путая следы и не оглядываясь ни на миг. По едва заметным тропам, проваливаясь по колено в горьковато-упругий снег, все дальше от липких объятий и суррогатного тепла тяжело дышащего города. Привал, костер, горячий терпкий чай - и снова в путь. Моя цель лежит в окаёме крутых берегов у болотистой старицы, в девственной глуши оцепеневшего бора.
Скованная льдом, некогда стремительно несущая свои воды прочь из этих мест, среди дремлющих древ возлежит в царственном забвении молчаливая ныне река. Добравшись до заветных берегов, чувствую ее еле заметное могучее дыхание и будто слышу, как подергиваются плавники уснувших на дне рыб, и как ветер шепчет им колыбельную, играя пожелтевшей травой на обрывистом яре. Это место священно, и сегодня мне придется потревожить его мертвенный покой, расписать сонный наст алым росчерком и неистовым звоном клинков разорвать тишину, дабы почтить память серебристой красавицы.
Прощание с этой зимой свершится не сегодня и не завтра, но оно неизбежно выведет меня на новый виток.
Я провожаю ее стремительным танцем, отворяя душу чистому и злому пламени. Гнев царит там, где раньше была вера. Разгон, выпад, разворот! Ярость ласкает изломанные уста. Скольжение, перекат, прыжок! Высекая звонкие искры сверкающими лезвиями из хрустальной шкуры замерзшей реки, кружусь в вихре ледяной крошки. На выдохе замираю посреди пустынной арены, раскинув руки.
Вдох.
Морозный воздух заполняет легкие, освежая и очищая полыхающее нутро. Шипя, остывают подрагивающие клинки. Нагой и опустошенный, стою в центре исполосованного зеркала, в котором отражается небо. Под моими ногами, по ту сторону застывшей глади, обращенная ко мне бледным ликом фигура медленно опускается в бездонное лоно стылых вод.
Об этом танце в огне не узнает ни одна живая душа.
Об этой смерти во льдах не сложат ни одной песни.
О рождении этом будут молча хранить память вековые деревья да ветер из северных краев.
Я вернусь сюда еще не раз, испытывая на прочность запорошенное снегом зеркало небес, до прихода безучастной и пустой весны, чтобы на исходе холодов увидеть, как лопнет шкура могучей реки. Вдоль набирающего ход течения пойду по крутому берегу, а потом... А потом наши пути разойдутся. До поры, а может и вовсе навеки.

В лесной глуши, под густой периной из листвы старых кряжистых деревьев укрылся пруд. Тут царит полумрак, ведь солнцу где-то высоко в небе вечно есть чем заняться, вместо того чтобы посылать подкрепление тем отрядам лучиков, что безуспешно штурмуют изо дня в день кроны деревьев в надежде добраться до водной глади. Нынче на водопой явились тени, что неспешно плели свои узоры в этом месте, вытягивая тепло и яркие краски. Зеленое царство тревожно ворчит, взывая о помощи. Шелест, поскрипывание - на большее фантазии местной флоры не хватает, но и тут природа подсуетилась со своей вездесущей фауной, дополнив меланхоличную песнь леса звонкими голосами пернатых менестрелей. Множество тропинок петляют в траве, тропы звериные да странные в большинстве своем. Нынче многие из них уже заросли, а причудливые листья мудрого папоротника с бесстрастным видом улеглись поверх, будто под тяжестью веков, да так что и не отыскать теперь так просто дорогу к этому месту.
Впрочем, оно и ни к чему теперь. Пруд порядком обмелел и бесстыдно обнажил скупое на находки дно с беспорядочно распростертыми бревнами на нем, хмуро выставил напоказ поросшие старым мхом и спутанной травой кочки. Весть о его недуге быстро разнеслась по корням деревьев, пересудами листвы растеклась по ворчливому лесу. Лишь одинокая лань истово припала ко влажному илу в тщетном стремлении утолить свою жажду, не обращая до поры внимания на насмешки шумных птиц. На рассвете она уйдет, разочарованная, на поиски иного водопоя, оставив после себя чуть примятую траву у берега да нежный запах мускуса. Взволнованный ветер еще не раз прошепчет ее имя в высокой траве, прежде чем тоже унесется прочь, оставив это место погружаться в тяжелый сон и под задумчивые лесные серенады становиться частью Великого Болота.

Здрав будь, странник. Присядь и отдышись - ты так бледен и слаб.
Налей себе этого странного пойла, что так ценит ваш брат, да расслабься наконец. Та круглая штука над горизонтом в любом случае покинет нас через минуту или, может быть, десять. Весь мир сожмется вокруг костра, чтобы на рассвете стремительно умчаться вдаль, а после и ты устремишься следом, продолжая свое путешествие. Тем паче что путь твой - петля, болтаться на которой тебе вечность и еще немного.

Мы встретились не случайно, пусть и кажется тебе, будто набрел на привал впопыхах да в смятении. Не для всех в этом лесу еще существуют дороги, а уж историй опасных ты вдоволь наслушался во время своих странствий. Кто свернул не туда, кто не вовремя оглянулся, а кто и вовсе запутался в паутине игривых тропинок, да так и ходит кругами по сей день. Иная тропа теряется в траве так, что вовсе не видна, другая же обрывается да тонет безмолвно средь кочек топкого болота. Прочие и вовсе идут внахлест, страстно переплетаясь под неодобрительное ворчание кряжистых деревьев. На каждом перепутье чуть сильнее примята трава да воздух звенит от тяжких раздумий и колебаний.

Нет, ты не увидишь моего лица этой ночью, и на рассвете мы покинем привал без прощальных слов. Сомнения едва заметно шевелятся у тебя под кожей, будто сотни маленьких змей, расползаются по венам и заставляют тебя хмуриться при виде глаз, что блестят порой сквозь языки пламени. Где-то там, на самой верхней полке, уже лежит книга с ответами на твои вопросы. Открыть ее - значит потерять все, и ты медлишь в надежде отсрочить последний глоток. Стоит едва заметно повернуть рычаг, шагнуть неспешно на свет - и в пламени костра с оглушительным треском вспыхнет все, на чем работает твоя вера. Огонь благодарно облизнется и жадно попросит еще, а ты растворишься в холодном воздухе, оставив лишь с десяток морщин на лицах тех, кто еще помнит, да пару побитых сапог - вот они авось и пригодятся какому бедолаге. Их тут множество бродит.
Ты должен будешь упасть еще не раз. Тут корень узловатый коварно выскочит на дорогу, там трава высокая за ногу обнимет истово, здесь и вовсе зверь неведомый из чащи оскалится. Промокнешь не раз, но тебе ли на грозу сетовать?

Даже сейчас ты сидишь настороже, жадно вслушиваясь в дыхание ночи. Ветра песни или крики о помощи - тебе все одно, ты алчешь тепла человеческого, к сердцебиению далекому тянешься и тут-то больше всего перьев и потеряешь. Сейчас ты светел, наивен и глуп, трещины морщин еще не рассекли твой чистый лоб, а среди волос нет даже отблеска потертого серебра. Кто-то сохранит свой глянец и пронесет его сквозь года, искренне изумляясь каждой новой вспышке. Тебе это не светит. Ты раб своей дороги лишь до поры, пока не уплачен долг и не сорван старый плащ.

Однажды ты проснешься не один и сквозь пронзительно звонкую тишину утра будешь слушать, затаив дыхание. Ты услышишь, как сладко пульсирует каждая вена, как струятся роскошные волосы вокруг ее бледных плеч, как лучи света легко скользят по телу и в бессилии ломаются, не в силах удержаться на божественных изгибах. Взгляд твоих полуприкрытых глаз будет невыносимо медленно следовать по пути сладкой агонии, что объединяла вас этой ночью и заставляла ее дышать так, что одно лишь воспоминание об этом способно разорвать на части и смести все твои жалкие бастионы и крепости. Зачарованный, оцепеневший, ты потеряешь все в этот миг и возложишь на жаркий алтарь ее бедер книгу своих странствий.

А может, ты просто уйдешь. Тихо, как кот, выскользнешь из постели, уклоняясь от соблазна коснуться губами ее точеного ушка, избегая капкана одеял и минного поля подушек, не позволив и сантиметру ее упругой плоти колыхнуться этим утром. Стоит тебе учуять аромат ее изящной шеи - и ты проиграл. В застывшем воздухе спальни отыщешь одежды да потертый сапог с люстры снимешь, как заправский акробат. Оглянешься лишь раз на ее томный силуэт - пропадешь навеки. Под осуждающим взглядом плюшевого зверя, что видел этой ночью все, ты шагнешь за порог навстречу ветру и дорожной пыли, навстречу иным вздохам и стонам. Что-то останется позади, что-то ты тайком унесешь с собой, сложив в узорчатую шкатулку на поясе. Это может быть ее золотистый волос, мелодия, которую она напевала едва слышно, кусок вкуснейшего пирога, что она приготовила вчера. Ты украсишь свою каюту ее мелодичным смехом, цветущая красота ее нежного лика согреет тебя в непогоду.

А может, она просто уйдет. Словно перепуганный зверь, ты будешь рычать на солнце и выть на луну, будешь сидеть в отчаянии возле холодного камня, под которым покоится ее тело и твоя рваная душа. Будешь топить свою ярость в вине, крови, быстром течении ледяной воды и жарких дней, жарких объятий и пустых слов, слов незнакомых и дерганых танцах безвольной плоти на опаленном ложе. Ты пропадешь - но не сможешь исчезнуть полностью.

С каждым шагом дорога твоя становится все уже, все чаще теряется и пропадает из виду. Ты выходишь в море и попадаешь в штиль, за которым следует новый шторм, что собьет с курса и унесет твою лоханку туда, где ни черта не разберешь, кто человек, а кто - нет. Ты разберешься, странник, но сначала тебе придется многое пережить. Твоя стихия - движение, ветер - родной брат, а хваленая власть несбывшегося - лишь узоры пыли на старом плаще. Ты прозреваешь, а я, пожалуй, слепну.
Сегодня мы разделим тепло этого костра, и каждый из нас пойдет своей дорогой, унесет с собой отблески жаркого пламени на плечах, когда рассвет вновь примется ковать звонкие лепестки дня из святых доспехов ночи. Каждый из нас обязан пережить этот проклятый месяц. Увернуться от когтей дрожащего неба. Умчаться от липких взглядов несчастных и озабоченных взглядов всех пустых. Пробраться сквозь силки и ловушки разлагающегося лета, чтобы ворваться, тяжело дыша, в прохладные объятия ласковой красавицы, что с лукавой улыбкой ждет наших разгоряченных слов, мыслей и одним лишь движением ресниц утолит жажду усталого путника, закружит водоворотом танцующих листьев и убаюкает лучшей в мире колыбельной - песней ветра и дождя.

А уж там не за горами зима - самое теплое время.

Терпеть и прощать, надеяться на будущие изменения климата и отдавать даром ценные ресурсы на вырост - практика, давно свое отжившая. Есть множество прекрасных слов, значения которых истрепал, развратил все быстрей и быстрей несущийся в никуда серый поток слепого времени. Дно стало куда ближе, а поверхность - глянцевой и липкой. Просеивать песок с целью найти золото - занятие непопулярное и заранее обреченное на неудачу, все довольствуются грязью, ее ведь больше, всем хватит. Не светятся чистотой и счастьем очи, лишь вспыхивают иногда тускло, как гнилушки - свечение нехорошее, симптом разложения плоти и духа. Такого рода гниение - болезнь заразная, она передается так легко сквозь любую среду, транслируется по всем каналам и из каждого угла скалит зубы. Каждый сам выбирает, впустить ли в себя заразу, или выстроить свой бастион, куда нету ей дороги, где можно сопротивляться и выжить. Небезопасно быть здоровым в огромной живой массе разлагающихся тел, ведь среди прокаженных здоровый человек быстро становится объектом охоты. Это опасный момент - мимикрия может не спасти вас, а стать причиной заражения.
Каждый сам строит свои стены, каждый сам выбирает, кто может войти, а кто должен остаться снаружи, в море нечистой плоти - нельзя пропустить гниль внутрь, слишком дорого стоит потом от нее избавляться.
Самое болезненное, говорят, это предательство того, кому доверился. Есть предательства крупные, мелкие, есть бытовые и даже почти незаметные - есть много-много видов и подвидов. Последствия - не только грусть или там разочарование, эта боль вполне физическая, только вот трудно понять, что конкретно болит. Это ощущение раскатывает раскаленным катком по земле так, что и головы не поднять.
Быть флюгером - ох, какое же неприятное занятие. Броня, что крепка на вид, пропускает любой удар, пропускает прямо к сердцу. Оно немеет и - нет, ни на какие части не разбивается, просто тупо ноет, не имея возможности и желания осознать всю неправильность мира. Несправедливость, нестабильность, несбалансированность и много всяких иных "не" с разбегу ломают на части изящные образы и формы, призванные заслонить уродливые кучи гниющего мяса от ваших глаз.
А есть удары, которых ждешь. Они блокируются мгновенно и чисто, не оставляя ни единой царапинки на белоснежной броне.

Когда вы заранее знаете о приближающимся дожде, зонт будет при вас. Открыть его или же нет - зависит только от вас. Дождь проходит, и испорченное настроение быстро исчезает, на его смену приходит удовлетворение. Дождь кончился. Всего лишь дождь.

Солнце и Луна жили в мире. Не могло быть иначе, ведь Солнце было огромным средоточием энергии, а Луна просто вертелась, как перед зеркалом, вокруг планеты под названием Земля, действуя ей на нервы и немножко на воду. Луна была немного странной - она тоже хотела блистать, будто огромное пылающее Солнце, но не очень-то понимала, как это делается. Ей вполне хватало примерять исподтишка солнечное платье. Луна была немного мрачной особой и никак не могла избавиться от прыщей. У нее постоянно что-то чесалось и она винила в этом Землю и ее блох. Земля делала вид, что она не при чем.
Солнце нечасто обращало внимание на Землю. У Солнца в принципе было очень много других дел. Как минимум, прямо перед носом мелькал маленький надоедливый Меркурий. Он был довольно вредный, несмотря на свои размеры. Меркурий был давно и очень тяжело влюблен в Солнце, но был слишком мал, чтобы выразить это. От своих чувств он скукожился и потрескался.
Бледная и томная Венера относилась к Солнцу пренебрежительно, считая себя гораздо симпатичнее. Вместе со своей сестрой Землей они часто критиковали солнечную активность и небрежно торчащие во все стороны протуберанцы. Обе сестры были очень завистливы, но у Земли был богатый внутренний мир, а у Венеры - ее красота, и они хорошо дополняли друг друга.
За двумя сестрами исподлобья наблюдал Марс, сурово сдвинув брови. Он не доверял Земле, считая ее нечистоплотной и заразной. Не жаловал Венеру за томные взгляды, которые та бросала на него. Он презирал Меркурия, потому что тот был слишком мал. Марс вообще никого не любил. Он был настолько сердит, что покраснел от негодования. Сурово сдвинув брови, Марс наблюдал за недостойным поведением двух своих соседей.
Дородный и величественный Юпитер часто пялился на него своим багровым глазом. Юпитер всегда был окружен свитой своих почитателей, которые следовали за ним, куда бы он ни направился. О его аппетите ходили опасные слухи, подтверждать которые не хотелось никому.
Его младший брат, Сатурн, был очень странным. Во-первых, он почти не общался с остальными планетами, предпочитая проводить время наедине с собой. Во-вторых, он носил юбку, из-за чего часто подвергался насмешкам.
Особенно часто над ним хихикали Уран и Нептун. Они были очень похожи друг на друга, оба довольно неприятные типы. Многие другие планеты боялись их колких шуток и ледяных взглядов и предпочитали держаться поближе к теплому Солнцу.
Плутон, самый маленький и самый забитый из всех планет, бродил очень далеко от Солнца, да и планет других сторонился. Никто не хотел с ним дружить, все считали его детским и вообще каким-то недоразвитым. Он обижался и уходил играть со своими друзьями - Эридой, Церерой и мечтательной Седной, которые тоже хотели бы стать планетами. Когда-нибудь.
Солнце взирало на всю эту суету снисходительно. В конце концов, от него требовалось только быть собой. Кокетливо прихорашиваясь и поправляя свою блистательную корону, игривая звезда готовилась к очередному затмению, когда ее роскошную прическу будет видно особенно хорошо. Даже голубые карлики подмигивали ей, но она с восторгом смотрела лишь на Бетельгейзе, скрывая свою страсть за облаками космической пыли.

Всюду пустые окна, пустые коробки из-под подарков, а ведь есть еще и пустые сны.
Никому не выгодно заново решать задачи, чей ответ известен с начала времен. Острые зубы глубоководных рыб оставляют борозды на ваших запястьях, и вы скользите стремительно по поверхности холодной воды, не помня о вечности и даже не задумываясь о том, как толща воды отражает вашу веру в то, что небо - сверху, а дно - где-то очень далеко внизу. Вы так воздушны. Ваши уверенные пальцы оглаживают ровные, без единого пятнышка стены и углы вашего мира. Главное тут - не порезаться. Ваша ноша - изящные окна, и точеные прозрачные грани кристалла не дадут подобраться близко даже самым опасным врагам. Никому не подобраться.
Сила вашего мира - в извечной строгости линий.

Мой же мир слишком опасен для вас.

Есть письма, что никогда не достигнут адресата.
Сокровенное, тайное, вечное живет лишь в них, хрупкость невероятна.
И самое ценное сейчас - молчание.

Мы ласкаем дрожащими пальцами изящные десертные ложки, чьи образы тонкие сработал искусно ветер северный из нежных нитей платья осеннего пестрого. Изломанные силуэты их парили недолго под сенью деревьев раздетых, что стоят строем призрачным во имя бессмертной красавицы Осени погибшие, десницей владыки бурь и дождей заботливо собранные нынче. От предвкушения чуда дрожат нити рук наших, бледных, голодных пауков неприякаянных. Полупрозрачными от ливней священных устами пробуем мы на вкус кристаллы рассвета звонкие, дыханием хриплым выдавая алчность свою и желание.
Всплеск.
Первый глоток жадный грубо вскрывает плоть неожиданно пронзительным холодом лютым, острыми гранями кристальными в фарфор нашей кожи впивается, хваткой ледяною властно подчиняет сердца мятежные.
Второй глоток горький сомнения сжигает прошлые, ревом пламени негасимого проносится по изломанным телам нашим дрогнувшим, жарко врата опаляет ненадежные во глубины мечтания тайного.
Третий глоток сладким пеплом посыпает души истерзанные всех тех, кто к святым губам Осени-красавицы посмел приникнуть устами смертного недостойными.
Росчерк.

Ветер привычно развеивает горку золы на мокрой мостовой. Неуловимые, незаметные глазу тени над скользкими камнями проносятся, неслышными стонами воспевая муку свою и смирение. Под светом Луны тени замирают на один только миг, чтобы вновь пуститься в пляс под бледным равнодушным светом ночного светила.
Крошка-город не спит - где-то там, далеко, его глазки упрямо моргают
Мы вернемся однажды в святая святых, не поверив что все уже в прошлом
Он вместил столько лжи и грехов, что не знает теперь, как отдаться святому покою
Привечая любых, сирых, бедных и злых, он устал, и глаза почернели
Лишь распушенный хвост и игривый напев - это все, что от Крошки осталось.

06.07

Возьмите с полки толковый словарь - правильные геометрические формы его обложки успокоят вас. Найдите нужное слово и прочитайте его значения. Пусть аккуратные буквы на холеной бумаге убаюкают, а сдержанное описание позволит расслабиться и сказать себе - теперь я знаю, я вовсю готов - и к войне, и к любви, и к забвению. Знаю все, что мне нужно, ведь не может врать словарь - самая мудрая книга из написанных. Теперь и я наполнен мудростью его, и ко всем испытаниям жизни готовы мои уста.
Каково же будет ваше удивление, когда, выйдя из библиотеки, вы потеряетесь в водовороте того, что немногословный словарь не показал вам, чему не научил. При достаточной ловкости и определенном умении вы увернетесь от большинства несостыковок, уйдете от преследующих вас крамольных мыслей, запутаете след и доберетесь до дома в одиночестве, где свои собственные ощущения ногой затолкнете глубже в шкаф.
Словари заслуживают доверия. Лучшая тактика - выписать все слова и их значения, а лучше просто выдрать несколько страниц прямо из словаря - у него их много, не обидится же. Развесить по комнате и поглядывать украдкой, носить с собою среди суеты и гула неспящих улиц. В случае чего - тихонько достать, перечитать. Прийти в себя. Успокоиться.
Я бы и сам с радостью присоединился к вам, но мне пора. Как и прочим невеждам, мне нужно искать треснувшие доски в заборе, падалицу спелую собирать, изучать свои желания и разрабатывать систему защиты от них же. Нет для меня уже ничего однозначного, определенного, стабильного и вечного. Я отнюдь не лист на ветру и есть силы да возможность сопротивляться порывам, но ежедневная битва с самим собой - наихудший вариант досуга, уж поверьте.
То, что вам не скажут словари, но вы поймете однажды - нет ничего постыдного в чувствах. Как нет смысла стыдиться дождя или, скажем, солнца да ветра. Есть вещи, от которых не убежать. Есть мысли, которые даже из марианской впадины вашей души будут сладко петь вам о несбывшемся.

Все очки снабжены стеклами.

Эта невероятно, потрясающе глубокая и мудрая до коликов мысль пришла ко мне без приглашения, когда я ел круглое яблоко зеленого цвета. Когда яблоко закончилось, ваш покорный слуга почти сразу оказался на немного влажном асфальте набережной, которая по счастливому случаю находилась у реки, что текла небрежно и привычно, когда все восемь тертых жизнью пончиков стремительно бороздили различные оттенки асфальта. Река - это лучший попутчик, можете мне поверить.
Катился, не думая ни о чем. А все потому, что ни одна из всесильных сущностей, коими небеса полнятся, не прокляла в этот миг меня способностью думать. Лишь старался не сбить себе на ужин кроликов, которые аппетитными тушками жаждали устлать то, что быстро становилось невнятным пятном дороги за плечами.

В глубоком детстве планета Земля казалось огромной неповоротливой штуковиной, которая умудряется как-то там вращаться, непонятным образом удерживая на себе дома, автомобили, маму, папу, сестру, конструктор лего и даже Бориса Николаевича из телевизора. Сейчас этот маленький и условно синий шарик почернел, сморщился и стал похож на яблоко, которое ты забыла на солнцепеке.
У всех очков наличествуют стекла, и это не подлежит сомнению. Вы хмуритесь и пальцами своими совершаете всякие вращательные вокруг виска. Поделом мне. Вы не подавитесь только.
Да и сами порой задумываетесь, что есть у вас люди, а есть люди. И первые со вторыми ну никак не сочетаются. Одних существенно, угрожающе больше чем других. Это страшно до чертиков.

Меня восхищают все те, кто живет вопреки. Чем больше, масштабнее и тяжеловеснее это самое "вопреки", тем большее восхищение я испытываю. Покалеченные, вы прихрамываете и ловите мой взгляд. Я влюблен. В ваши шрамы, в ваши незаживающие раны.
Удары судьбы особыми оттенками окрашивают ваши стекла, и однажды вы неизбежно почувствуете себя одинокими настолько, насколько вообще возможно ощущать одиночество. Есть люди, что живут со сквозной дырой в сердце, плохо прикрытой кусками мяса и костей. Есть люди, которые, зная дату своей смерти, продолжают жить, есть колбасу, спать лежа и даже улыбаться - вполне искренне, и это чудесно. Моя нежность к таким людям просто безгранична.
Помните, прошу вас, помните, что одиночество - это блажь, воспетая глупцами. Уединение - вот совсем другое слово.

Мой уютный закуток реальности всегда был насыщен фанатичной и нелепой преданностью тем книгам, которые я прочел в детстве и уже после того, как детство закончилось. В значительной мере именно книги сделали жизнь просто невыносимой, превратили ее в безуспешную, глубоко наивную борьбу с чем-то огромным, древним, темным и, вопреки тем же книгам, непобедимым. Та ярость, которая является следствием этой оказии, помогает мне очень во многом.
Пусть я лишь моська, что лает на слона, но когда он на меня наступит, моя кислотная кровь сожжет на фиг его дурацкие ноги.

Осень. Хмурое небо, листья, продрогший город, наскоро одетый в ненавистную плитку и люди - в вечной неспешной суете, скользящие взгляды, улыбки, гримасы, тусклый смех и невнятный плач - всё это стремительно проносится мимо мешаниной серых росчерков по свинцовому небу. Застывшая в вечности мануфактура тоски. Я бегу быстрее, чем мутное марево успевает обнять меня за плечи и хлынуть ледяным потоком сквозь сжатые зубы прямо к сердцу и прочему мусору, что мешает телу умереть. Дела, сплошные дела, полезные и нейтральные, простые и невыполнимые, тянутся до горизонта. И я кричу, до хрипоты - ещё, больше задач, которые нужно решить, больше дел, неважно каких, лишь бы заполнили мир до краёв и не дали тоске прорваться наружу. Серый зверь осени догонит однажды, одолеет пусть не скоростью, да выносливостью обойдет. Возьмёт своё, а пока - я стремительно размалываю тоску до состояния однородной массы, да леплю из неё своё временное пристанище. Негодный материал, неопытный строитель - тут каждый день приходится дыры латать.
Возможно, к этому моменту я уже буду готов. Сейчас - не споткнуться бы. Перекосило броню, потроха уж наружу лезут. Сейчас совсем немного нужно, чтобы меня опрокинуть. Поэтому почти никого не подпускаю, поэтому многим путь ко мне заказан - в темное время ненадёжность может обернуться болезненной раной. В чёрное время нет мягкости компромисса и прочей мутной жижи - либо крепкие стены, либо мне-пожалуй-пора. Некуда отступать, все тылы благополучно просраны, а все лишнее - долой.

Ты тысячи слов достойна, миллиарда самых красивых слов. Ты всегда предпочитала таким словам прикосновения. Нынче я не смогу уже тебя коснуться, и все тайные нежности навеки останутся в прошлом только между нами. Мне так трудно говорить о тебе в прошедшем времени, горло захлестывает черной волной, а я совсем не могу представить себе, как же теперь - без тебя.

Тебя не стало ночью, и я верю, что ты спала и все произошло настолько быстро, что тебе было совсем не больно. Ты просто сбросила тяжелую шелуху этого мира и теперь абсолютно свободна.

В тебе было столько света, что даже похороны были при ярких лучах солнца. Ты показала мне мир в удивительных красках, заставила отказаться от черных одежд, а теперь я облачаюсь в них, чтобы проводить тебя. Я бы так хотел быть сейчас рядом с тобой, и это "хочу к тебе" пульсирует в голове, но мне совсем нельзя сейчас к тебе, как бы этого ни хотелось.

За то время, что мы были вместе, мы словно проросли друг в друга, тесно переплелись, и от меня осталась лишь бледная тень сейчас. Ты говорила "я буду с тобой всегда", я же никогда не говорил тебе этого - боялся обещать и не сдержать обещание, что-то бормотал о том что люди меняются... но ты даже это понимала, и тебе хватало меня, несмотря на мои тщетные попытки сохранить часть себя где-то за тяжелыми дверями. Ты сдержала обещание - мы теперь всегда будем вместе. Возможно, чуть позже я смогу это не только написать, но обдумать до конца и поверить и успокоиться даже, но пока я вижу лишь твое лицо и чувствую лишь острую нехватку тебя. Мы были единым целым - и теперь бледной тени остается только тихо выть, забившись в угол подальше от людских глаз. Я слеп пока, впереди - пустота, а позади - ярчайший свет.
Ты была самым светлым человеком из всех, кого я знал. Ты могла быть такой разной, такой удивительной, такой сильной. Не могу пока представить себе жизнь без тебя, больше всего на свете хочу чтобы там, где ты сейчас, тебе было хорошо.
Я очень скучаю по тебе. Ты приходи иногда, я не смогу сказать теперь, но подумаю - и ты услышишь.

Холодная, мокрая мерзость в моём лице сидит и слушает жадно, как за стеной кто-то учится играть на пианино, неумело поглаживая клавиши. Звук чудесен, ох как лучше чем слякоть за окном и сухие цветы на столе. Мерзость пьет молоко - вожделенный кофе строжайше запрещен. Вокруг медленно, но верно рушатся стены векового замка, не пятилетней даже давности стены - замок всю жизнь защищал от ветра и от зрелища открытого пространства вне его стен. И вот теперь он рушится, и в этом контексте блекнет все вокруг, даже сокровенно-важное, ведь не будет замка, не будет меня. Нет оснований полагать, что все вернется на круги своя, если сложа руки сидеть и ждать. Прежним мир уже не будет, а я совершенно к этому не готов, не сейчас. И вряд ли когда-нибудь буду.
На фоне руин прошлые, настоящие, будущие желания не имеют значения, чьи бы то ни было.

Как прекрасна столица, когда грязнуля-ноябрь еще не тонет в жиже промежуточной стадии меж снегом и водой, когда асфальт все еще призывно сух и чист, пусть даже и холодно нынче попирать его колесами, обнажив бледный хребет назло тяжелому небосводу. Как прекрасен этот город, когда половина населения уже благополучно зарезала своих барашков и спокойно поедает их у себя дома, а вторая половина населения в страхе перед буйством первой также разошлась по домам раньше обычного, вместо того чтобы пьянствовать у каждого пока еще не снесенного ларька. И город чист, и пробки минимальны - да каждый уважающий себя вторник может только мечтать о таком мизерном количестве машин. Как красив Крошка-Город, когда зима уже близится, но оскал свой приберегает на сладкое, а сирый кусочек Москвы-реки под окнами заволокло паром, сквозь который не видно иного берега.
Похоже, что до весны увидеть его нам точно не светит. Поделом ему.

Осень - слышали о такой штуке? Сейчас расскажу!
Это божественная пора. Время, когда лишь кофе утоляет жажду. Когда утро еще не часть ночи, но уже и не часть дня. Когда зонт за плечом снят с предохранителя, а небо терпеливо ждет момента, когда он будет забыт дома - вечная игра.
Когда опавшие листья готовят посадочные площадки для снега, а белые голуби гордо посматривают на своих серых собратьев в ожидании зимы. Кашемировые змеи сладко мурлыкают на плечах, а накхи питаются все лучше и лучше с каждым осенним днем. Природа едва успела припудрить носик после ада прошедшего лета, нынче же готовится сменить золотистые одежды на белоснежную мантию. Но Осень вечна, и за вихрем мелких и серьезных проблем почти нет времени предаваться ядовитым воспоминаниям и грезам о несбывшемся, ведь Осень - вечна, и спокойный огонь её не слабеет и греет тоже навеки, если помнить - верить?

Перспектива наличия свободного времени в этом году стремится к нулю. Это время будет наполнено до краёв - звуками, лицами, осколками лиц - покоя не будет, а листопад - лишь за спиной. Моя прозрачность иная нынче - вы не увидите сквозь плащ мой крыши домов и мокрый асфальт, зато вы увидите море - серое, глухо ворчащее, спокойное. Стоит только захотеть. Мои одежды нараспашку, за стеной дождя - все тайны мои. Стоит лишь ладонями остановить дождь. Я более не буду отражением героя своей книги - он растерял свои истины и более не нужен мне, так же как я никогда не был нужен ему. Он погиб где-то позади, то ли из-за любви, то ли поскользнулся на шкурке банана. Бедолага.
Не скрою, что с нежностью вспоминаю дожди и ветра прошлой осени, мертвый штиль сентября, ласковое забвение октября и запах горькой ноябрьской листвы в холодном воздухе. Я верил тогда, что это последняя осень в моей жизни. Но нынче каждая капля дождя - священна, и в каждой капле вижу своё отражение и отражение тех дней. Я устал - дорога была трудной, и пыль въелась в мой плащ так глубоко, что и не смыть теперь. На одном плече капли прошлой осени, возможно, останутся навсегда, в память о том, что даже ледяной ветер способен согреть.
Это небо дрожит как вода

Мир изменился, десятки раз перевернулся и растерял все свои истины. Сколько бы не менялся цвет неба, Она уже близко, и дыхание ее снимает покровы и сдувает шелуху, осталась лишь пара её тихих шагов. Придет - и всё, что было сказано или сделано, растает в миг и обнажит то, что словами не изменить.
И мы оживём на это время дождей и листопадов, попробуем на вкус наконец-то наше время.

Непросто светлой улыбкой встречать людей из собственного прошлого. Пусть даже и хочется даже заглянуть в глаза и - а вдруг? - успеть увидеть отражение чего-то древнего и вечного, потаенного, что только лишь нам двоим было известно и что лишь во взглядах друг друга можно было заметить на рассвете. Я вижу в этих глазах тоску, желание вернуть все и вернуться назад, желание вернуть все и сжечь снова, вернуть все и, конечно же, растратить впустую на полуправду, полувзгляды и полуверу. А вот пламени нет в этих милых очах, глубоких, прекрасных, бесконечных, бесконечно пустых. Правды нету, зато есть невероятное множество оправданий. Надежды и той не сыщешь. Лишь полный набор компактных, удобных карманных надежд на все случаи существования.
Ох не верю (как-то не было возможности поверить) в очищения, отречения и воскрешения всяческие. Но сказки - это замечательно, а уж желание воплотить их в жизнь - это уже неплохой аргумент в пользу осмысленности их вероятного воплощения. Нарисуйте мне дорожную разметку на небе - и небо станет дорогой, а из искры выращу пожар, который поглотит сомнения и воспоминания, все, кроме моих.
Кто-то заботливый, до пят закутанный в шелк, расставил эти дивные свечи вдоль пустынной дороги, да забыл их зажечь.
Без света я не увижу пути.

When death comes I won't be there
In fact I will not be found anywhere

Cause I'll be climbing top of Nevereverest


Вы там нашинковали себе дольками правду на все случаи жизни, да сидите, почесываясь.
Мне же незачем прятаться от солнца или луны, равно как и взывать к ним в напрасной мольбе.
Незачем искоренять, дарить, охотиться, вспоминать.
Нынче все меньше остается тайных, невысказанных истин, что только нам были известны, и к которым лишь краешком сознания можно было прикоснуться. Да и достаточно было этого, как глотка ледяной воды в душный час, чтобы обрести силы для всего остального, совсем чуть-чуть менее важного. Трудно быть слишком долго непослушным ребенком и не повзрослеть на самом интересном месте. Когда все игры вдруг становятся глупыми и бессмысленными, и все мечты - слишком легкомысленными и невероятными, чтобы взяться за их исполнение. Простые, грубые, нерушимые истины приходят на смену зыбкому и сладкому туману, и на смену тягучему ожиданию приходит усталость, на смену языкам пламени - горы пепла.
На смену Осени приходит зима, и с нею - пустота.
На смену исписанным листьям бумаги приходят четкие и резкие, сухие одинаковые буквы на экране.
И хватит на этом, пожалуй.

Вопреки размышлениям, как своим, так и чужим на тему водомерок и кончиков пальцев, каждый новый день является неплохим аргументом в пользу теории о том, что счастье, собственно, в глубине. Счастье - в отсутствии страховки. Хлебные крошки и пуговицы на пройденном пути отнимают порядочный кусок свободы, заставляют нервно оглядываться, а смотреть нужно лишь вперед. Непрактично, конечно - я с этим полностью согласен, но практичнее всего было бы умереть сразу после рождения, чтобы не мучиться.
И ничего хорошего не выйдет от контакта абсолютно противоположных по своему устройству миров. Выход есть только в перемене самой природы мира. В глубинных изменениях, конечно. Коль стоит того вся эта суета. Тут уж решайте сами.
А на поверхности не найти смысла - никому, никогда.

Совсем немного осталось до вечного лета. Знаю, должен сжечь безжалостным пламенем все доспехи свои, все покровы обязан выжечь дотла. Должен сменить цвет своего плаща и тень свою укрыть от всевидящих глаз. Лето не узнает меня, пройдет стороной, седым пеплом осыпет склоненную голову - мне нечего больше желать.
За словами и быстрыми улыбками мы не заметили конец света, хоть и ждали его, надеялись да в небо призывно пялились. Давным-давно в руинах все города и замки, из песка или металла они были - нынче неважно уже, да и некуда больше идти.
Я верил всегда, что счастье - в глубине, что лишь нырнув с головой и отрекшись от суши можно обрести его, и вот теперь мне остается только превращаться в пыль над дорогой, в невесомое облако пепла. Каждый раз я просыпаюсь безглазым, неподвижным куском плоти, почти прозрачной статуей на каменном ложе, и каждый раз заново учусь видеть, ходить, учусь дышать - но здесь мне нечем больше дышать.

Весной каждый раз тает снег, белоснежные неприступные крепости неприглядно оседают и чернеют, а потом, будто смертельно раненые, они истекают ленивой и усталой водой. Это подлое время, когда листья давно прошедшей осени снова учатся держаться на плаву, чтобы бежать вниз по улицам вместе с ручьями. Пережившие осенние ливни и зимние ледяные оковы, истерзанные холодным ветром, они всё-таки живы - в стремительном движении к безбрежному океану лета, где они потеряются навечно, а может - до следующей осени.
Чем меньше весны - тем лучше.

Знаешь ли ты, что меня больше нету?

Как-то незаметно, по клочку меня растащили сквозняки по углам, и как-то бесполезно уже куда-то бежать, молотить лапками по воздуху. Панцирь нынче стал хрупок и достаточно дуновения легкого, чтобы поменять очертания. Я способен гореть огнем, как раньше и даже более того - сухие ветки неплохо горят.

Слышишь, я устал. Складывать слова, вычитать прошлое, устал от бега с препятствиями и от белков глаз в ловушке дьявола - зеркале настенном обыкновенном.

Ветер, ветер, ты не просто могуч, ты - всесилен. Посидим, поговорим о несбывшемся?
О горьком кофе на дне чаши, с долькой лимона.
О горьком ветре и горьких ночах
О демонах и тенях
О золотистой осени - вечной, терпкой
О закатах и мостах, о ледяной воде, о фонарях - поплачем о несбывшемся?
Научи меня быть легким, научи, прошу. Прошу, вырви меня из густого асфальта, протащи по мокрым улицам, раствори в неверном свете фонарей, утоли мною голод рычащих машин, разорви меня на части, сейчас!

Зачем мне тени прошлого, зачем эти следы несбывшегося у изголовья моего ложа? Достаточно того, что я здесь, в темноте. Да пусть бы и день - не верю глазам, не верю и не могу пошевелиться.
И где, черт побери, дождь? Где воздух, что за отрава вокруг, что течет в моих венах, что хрипит моим голосом и смотрит на меня из темного зеркала на стене?
Тут решительно нечем дышать и жить.

Лето близко,
а мне и остается только время считать, пока оно еще существует.
Сияние солнца либо убьет, либо излечит - так или иначе, рано или поздно. Сейчас или никогда.