Я предложил Майклу Джексону – покажи мне настоящего человека, но покажи мне всё, чтобы не было никаких ограничений. Он обдумал это

предложение и сказал: «Да. Приезжай в Нэверленд».

(Нэверленд, вечер, парк, горят все огни на аттракционах.)

- Ты приходишь сюда один?

- Да!

- Как часто?

- Всё время.

- Просто так, в одиночку?

- Ага.

- И катаешься на аттракционах…

- Ага. Катаюсь на карусели, включаю музыку. Я люблю, когда на карусели звучит классическая музыка, а иногда – «Childhood» или «Smile», или песни таких людей, как Барбра Стрейзанд. Что-то красивое, знаешь.

- А что насчёт «чёртова колеса»?

- Я люблю «чёртово колесо», это традиционный, очень старый аттракцион. И он успокаивает, это не для того, чтобы захватило дух, там просто удобно, спокойно, можно загадывать желания, мечтать…

- Мы можем прокатиться?

- Конечно!

- Ну давай.

(Кадры, снятые на колесе. Башир говорит о том, что здесь Майкл скрывается от беспокойной реальности его сегодняшней жизни.)

(Майкл и Мартин Башир идут кататься на маленьких автомобильчиках по Нэверленду. Башир стартует первым, и Майкл восклицает вслед: «Он жульничает!»)

- Это Майкл Джексон, которого вы никогда прежде не видели. Взгляд изнутри на его музыку, его деньги, его детей, его сексуальную жизнь, его лицо. Попросту говоря – на его мир.

(Разговор в студии. Майкл сидит за роялем.)

- Как ты пишешь песню?

- Как я пишу песню… ну…

- Ты садишься за рояль, что происходит?

- Если я сяду здесь, сыграю несколько аккордов и скажу – я напишу лучшую песню на свете, то ничего не получится. Нечто в небесах просто говорит: «Эй, пришло время, это должно случиться сейчас, и вот то, что я хочу тебе дать». Помню, когда я писал «Billie Jean», я ехал в моей машине по улице. До того я просто сказал себе, что хочу написать песню с мощной партией баса, и не задумывался особо об этом, а несколько дней спустя пришло это… (Изображает вступительные аккорды песни.)

- Откуда это взялось?

- (Пожимает плечом и делает жест рукой, подразумевая небо.) Сверху.

- Ладно, и вот ты пел эту партию баса, но как появилась вся аранжировка, все остальные инструменты, как это было сделано?

- Это… тут главное – не мешать самой музыке. Не надо стоять на пути у музыки. Не надо писать музыку – надо позволить ей писать саму себя.

- И с танцем то же самое?

- Да, это одно и то же.

- Как ты это делаешь, как ты танцуешь, ты можешь мне показать?

- О Боже…

- Ну давай, просто встань и покажи.

- …мне неудобно…

- Ну просто покажи, покажи, научи меня.

- …про меня это уже знают – я ужасно застенчивый, мне неудобно…

- Ладно, тебе неудобно, но ты просто встань и покажи.

- Ну… Хорошо.

(Майкл выходит из-за рояля, делает несколько своих фирменных движений.)

- О чём ты думаешь, когда танцуешь?

- Я не думаю. Думать – это вообще самая большая ошибка, какую может сделать танцор. Ты должен чувствовать. Ты становишься бас-гитарой, духовыми, флейтой, струнными, ударными…

- Ты как бы передаёшь это телом?

- Да, совершенно правильно.

(Майкл учит Башира делать «лунную походку», объясняя, что одной ногой надо отталкиваться, а скользить на каблуке другой ноги.)

- Это не так легко.

- Это очень трудно объяснить… Смотри, ты всегда скользишь только на пятке, не на носке, а на пятке…

- Это нелегко, это достаточно неестественное движение для человека…

- Ну да, и так создаётся иллюзия.

(Башир пробует повторить.)

- Ну вот, примерно так. Идея вот такая.

- Ты очень добрый человек…

(День. Нэверленд – зоопарк, фонтаны...)

Дом Майкла Джексона, Нэверленд – это ранчо площадью около 3 тысяч акров, в трёх часах езды от Лос-Анджелеса. Как и почти всё в его жизни, это поместье нужно увидеть своими глазами, чтобы поверить в его существование. Вдохновлённое детской сказкой про Питера Пэна – о маленьком мальчике, который никогда не взрослел – это поместье, на создание которого ушли многие миллионы долларов, является рукотворным воплощением сказочной реальности. Здесь есть огромный парк аттракционов, а также зоопарк с жирафами, слонами, тиграми и парой орангутангов. От шимпанзе Бабблз зверинец разросся до целого заповедника. Это самый настоящий рай для десятилетнего ребёнка – но Майклу Джексону сейчас 44.

(Разговор в кинотеатре.)

- Вдохновением для Нэверленда стал Питер Пэн. Почему именно такой персонаж, как Питер Пэн, настолько вдохновляет тебя?

- Потому что Питер Пэн для меня представляет то, что очень дорого моему сердцу – юность, детство, желание никогда не взрослеть, волшебство, умение летать… Всё, что, как я думаю, составляет суть детей, чуда, волшебства. А я так и не вырос из любви ко всему этому, для меня это по-прежнему очень дорого.

- И ты отождествляешь себя с ним.

- Полностью.

- Ты не хочешь взрослеть.

- Нет. Я – Питер Пэн.

- Но ведь ты – Майкл Джексон.

- Сердцем я Питер Пэн.

Климат – проблема для Джексона. Он говорит, что из-за его болезни, изменившей цвет его кожи – витилиго – прямой солнечный свет ему вреден. Под прикрытием зонта он отвёл меня в самое тайное место.

(Огромное дерево растёт на поляне.)

- Я зову его Дарующим Деревом, потому что оно вдохновляет меня. Я вообще люблю лазать по деревьям, но это дерево я люблю больше всего, потому что я забираюсь на него, смотрю вниз сквозь ветви, и оно даёт мне… Я так люблю это, столько разных идей, я столько песен написал на этом дереве. Я написал здесь “Heal The World”, “Will You Be There”, “Black Or White”, “Childhood”…

- Значит, ты говоришь, что залезаешь на это дерево?

- Да.

- Как высоко ты можешь забраться?

- Вон до той ветки…

- Ты можешь залезть прямо сейчас?

- Да, конечно!

- Давай, я подержу твой зонт. Я просто хочу посмотреть, как ты забираешься туда.

(Майкл отдаёт зонт Баширу и бежит к дереву. Быстро взбирается по кривым веткам.)

- Ты не полезешь?

- Ни за что.

- Это большой секрет, я никогда не рассказывал о моём Дарующем Дереве.

- Хорошо, я попробую. (Начинает взбираться на дерево.) Я немного волнуюсь, что мои ботинки соскользнут…

- Давай же!

(Майкл машет рукой с дерева.)

- Тебе весело?

- Конечно!

- А мне страшно. Я, пожалуй, дальше не полезу.

- Ты по деревьям не лазаешь?

- Нет, никогда.

(Снова на земле.)

- Я люблю лазать по деревьям, это два моих самых любимых занятия – битвы водяными шарами и лазание по деревьям.

- И ты не предпочитаешь занятия любовью, или походы на концерт, или… Ты действительно предпочитаешь битвы водяными шариками чему угодно другому?

- Ну, кто-то любит играть в баскетбол, а я люблю лазать по деревьям…

Как же его музыкальный гений привёл его в тот сюрреалистический мир, которым стала его жизнь теперь? Я стал искать ответы в самом начале истории.

- Ты помнишь, как ты впервые обнаружил, что у тебя есть особый музыкальный талант?

- Моя мать однажды застала меня, когда я застилал свою постель и пел. И она сказала отцу, что я умею петь, но он не хотел об этом слышать, он сказал, что главный певец в группе – Джермен. Мать сказала: «Джо, тебе действительно надо послушать, как он поёт». Он сказал: «Нет, в группе поёт Джермен, и точка». Она всё-таки заставила его послушать меня, и с тех пор я стал певцом в группе. …Всё время в детстве, я помню, люди говорили обо мне – «это сорокадвухлетний карлик». Сперва я не понимал этого, но они имели в виду то, как я двигался на сцене, мастерство, с которым я пел…

- Кто-нибудь учил тебя этому?

- Нет. Этому не научишь. Это должно идти изнутри, это дар…

…Я прекрасно помню, как я ходил на студию Мотаун записываться, а прямо через улицу, напротив студии, был парк. Я слышал, как дети там веселились, играли в футбол, волейбол, бейсбол… Я помню, как много раз оглядывался, и просто закрывал лицо руками и плакал… Я так хотел поиграть иногда, но не мог. Просто не мог, я должен был идти на студию.

- Когда ты тренировался, твой отец придерживался очень строгой дисциплины. В чём это выражалось?

- (Пауза) Хм!.. (еще пауза) …Мне не доставалось так сильно, потому что меня он использовал как пример. Он говорил: «Делайте, как Майкл». И он тренировал нас с ремнём в руке. Если ты ошибаешься, то жди, что тебя… (изображает свист ремня)

- Значит, ты говоришь, что когда ты репетировал танцевальные движения, твой отец вёл репетиции с ремнём в руке?

- Да. Он мог просто разорвать тебя, если ты ошибался. И мы не только практиковались, мы еще нервничали во время репетиций. Потому что он сидел в кресле, в руке у него был ремень, и если ты не сделаешь всё как полагается, он тебя разорвёт. Получишь по полной. Мне доставалось много раз, но я думаю, что мой брат Марлон получал больше всех, потому что ему не так легко было репетировать, и он очень старался. Отец всегда говорил: «Делай, как Майкл, делай, как Майкл». И все остальные нервничали, и я нервничал тоже. Потому что он был очень суров.

- Он бил тебя?

- Очень много.

- Только ремнём?

- (Закрыв лицо рукой) Зачем ты это со мной делаешь?.. Нет, не только ремнём…

- Чем еще?

- Верёвкой… всем, что попадётся. И так сильно, как мог.

- Но ты же был всего лишь ребёнком.

- Я знаю…

- Ты был малышом, и ты создавал успешные записи…

- …я знаю… Он просто выходил из себя. Я помню, как моя мать кричала: «Джо, ты его убьёшь, остановись, ты же убьёшь его!..» А я был очень проворным, и иногда он не мог поймать меня, но если ловил – о, Боже… Это было ужасно.

Я смотрел на экран и не мог не думать о том, какой эффект оказала на маленького Майкла эта жестокость.

- Мы были в ужасе, просто в ужасе. Думаю, он до сих пор не понимает, насколько напуган – НАПУГАН – я был. Меня просто выворачивало.

- Тебя рвало?

- Да.

- Что вызывало такую реакцию?

- Его присутствие. Один взгляд на него. Иногда я терял сознание, и мои телохранители подхватывали меня.

- Когда он бил тебя, ты ненавидел его?

- Да… Страшно ненавидел… И потому сейчас я и пальцем не трогаю моих детей, я не хочу, чтобы они когда-либо чувствовали то же самое по отношению ко мне. Никогда. И он не любил, когда мы звали его «папа», а я так хотел звать его папой… Он говорил: «Я тебе не папа, я - Джозеф», понимаешь. И я полностью простил его за всё это, так было нужно. Но я не люблю, когда мои дети зовут меня «Майкл». Я говорю – я папа. Всё наоборот теперь… И когда люди говорят – «плохое обращение», это неправильно, совершенно неправильно.